В Верхнем читальном зале, предназначенном для читателей с ученой степенью, настенный фриз украшает более двухсот портретов знаменитых мыслителей, от Аристотеля до Лютера (1620).

Книжная вселенная Оксфорда постоянно расширяется. Самый крупный из восьми филиалов – Новая Бодлианская библиотека. Ее здание, чем-то напоминающее закрытый городской бассейн, построил сэр Джайлс Гилберт Скотт (1937–1940). Со Старой библиотекой она соединена тоннелем под Брод-стрит, по которому конвейер возит туда-сюда ящики с книгами, словно неограненные алмазы из оксфордских словесных копей. И любую книгу читатель получает всего часа через три после того, как ее заказал.

Уже в начале xx века бодлианские кроты копали в противоположном направлении – тоннель под Редклифф-сквер, в сторону самого красивого своего филиала. Камера Редклиффа – английский собор Св. Петра для книг – круглое здание, «чей купол собирает вокруг себя близлежащие башни, как курица цыплят» – так Джон Бетджемен описал это здание, более других подходящее на роль символа Оксфорда, барочный акцент в окружении готических башен церкви Св. Девы Марии и Олл-Соулз-колледжа. Когда-то на этом месте было множество небольших домиков, потом их снесли в соответствии с санитарным градостроительным планом xviii века. Построить там ротонду – идея Хоксмура, воплощенная в жизнь уже после его смерти коллегой Джеймсом Гиббсом (1737–1749). Круглые арки на грубой каменной кладке, изначально с открытыми аркадами, коринфские колонны, расположенные попарно, аттический этаж с балюстрадами и несущими столбами, а надо всем этим – необычайно вытянутый купол с изящными фонарями. Так и стоит по-флорентийски величественная Камера Редклиффа на одной из самых больших площадей Европы.

Над читальным залом первого этажа RadCam, как ее называют студенты, с монументальным величием высится роскошный купольный зал с лепниной холодной белизны. 15 июня 1814 года русский царь Александр I, прусский король Фридрих Вильгельм III, маршал Блюхер и принц-регент Георг собрались в этом зале на банкет по случаю победы над Наполеоном.

Круговая галерея по всему залу на высоте примерно середины массивной аркады, книжные полки по стенам – мог ли доктор Редклифф желать себе лучшего мавзолея, чем библиотека, носящая его имя? Доктор Джон Редклифф, став модным лондонским врачом, сколотил себе состояние. Его трудно назвать корифеем медицины, но у него были врачебный такт, юмор и шарм – качества, присущие выпускникам Оксфорда, благодаря которым он преуспел в лондонском свете, по крайней мере в кругу образованных людей. Доктор Редклифф, придворный врач Вильгельма III, лечил также и королеву Анну, у которой было как минимум десять выкидышей и пятеро детей, умерших в детстве. Но в памяти человечества имя его остается не поэтому, а благодаря его щедрым дарам университету и родному Юниверсити-колледжу.

Когда Роберт Ранси, будущий архиепископ Кентерберийский, впервые явился к своему наставнику в Брасенос-колледже, навстречу ему из аудитории вышел американский студент, который сказал: «Малыш, когда ты войдешь в эту дверь, то встретишься с цивилизацией».

Выпускники колледжа замечательны ничуть не менее, чем его расположение на Редклифф-сквер: лауреат Нобелевской премии по литературе Уильям Голдинг, фельдмаршал Дуглас Хейг, звезда коллектива «Монти Пайтон» Майкл Пейлин. И так ли уж важно, что ныне академическая слава колледжа остается в тени успехов его гребцов и регбистов?

Brazen nose (бронзовый нос), которому колледж якобы обязан названием и необычной историей, – это старинная дверная ручка в форме львиной гловы, датируемая xii или xiii веком. Она была якобы установлена на входной двери в Брасенос-холл, и преступивший закон, взявшись за нее, получал убежище – такова была одна из привилегий академических холлов Средневековья, предшественников колледжей. Когда в 1333 году студенты временно покинули Оксфорд, дверную ручку они взяли собой в Стэмфорд, откуда она вернулась в Брасенос-колледж лишь в 1890 году. Ныне она закреплена над профессорским столом в трапезной, прямо под портретом основателя колледжа Уильяма Смита, епископа Линкольнского.

Уже в самый год основания (1509) началось строительство ансамбля Олд-квод, над которым ныне столь горделиво возносится купол Камеры Редклиффа. Начиная с 1719 года, в солнечные дни символы былых времен ярко высвечиваются на северном фасаде. Веерный свод часовни в соседнем дворе выполнен из штукатурного гипса и представляет собой потрясающий пример готического возрождения (1665). Одна из мемориальных досок в часовне посвящена Уолтеру Патеру, викторианскому эстету и историку Ренессанса, заразившему культом прекрасного не только юного Оскара Уайльда («Нет иного Отца, кроме Патера, и я – пророк его»). Бронзовый барельеф изображает студента колледжа в окружении медальонов с портретами его героев – Платона, Данте, Леонардо, Микеланджело, – являя собой одновременно и надгробный памятник вселенной Просвещения xix века.

Высокая бутовая кладка, почерневшая от копоти, тянется вдоль улочки Брасенос-лейн. За стеной растет огромный каштан, чьи ветви нависают над переулком. Это каштан епископа Хебера, посаженный в конце xviii века в преподавательском саду Эксетер-колледжа. Если листья его летом достают до стен Брасенос-колледжа, расположенных прямо напротив, то в этот год гребцы Эксетер-колледжа обходят в гребной гонке команду Брасенос-колледжа и одерживают победу – так гласит старинное студенческое поверье. Соответственно сад Эксетер-колледжа позади входного двора плотно зажат между двумя стенами и тем самым хорошо защищен как от ветров, так и от любопытных взглядов. Возле дома, где обитают преподаватели, растут четыре старых инжира, причем один даже с докторской степенью – инжир доктора Кенникотта, который носит имя ученого-гебраиста, любившего плоды этого дерева. По-настоящему приятным сюрпризом в этом небольшом саде оказывается терраска, откуда, словно из ложи, открывается вид вниз на Редклифф-сквер: прямо перед глазами величественный купол RedCam, башни Олл-Соулз-колледжа и церкви Св. Девы Марии, а совсем рядом – стены большого городского театра Оксфорда.

Со дня основания в 1314 году Эксетер-колледж оставался одним из самых маленьких и бедных колледжей, и едва ли был интересен с архитектурной точки зрения, особенно после того как в викторианскую эпоху свой вклад в его обустройство внес сэр Джайлс Гилберт Скотт, «имевший заказов больше, чем таланта, необходимого для их выполнения» (Бетджемен). Великоватой для внутреннего двора получилась часовня (1854–1860), построенная по образцу Сен-Шапель в Париже. И все же стоит заглянуть в этот двор, пусть ради одного-единственного шедевра – «Вифлеемской звезды», гобелена по эскизу Эдварда Бёрн-Джонса, сотканного на фабрике его друга Уильяма Морриса.

Эти двое познакомились друг с другом именно здесь, и отсюда берет начало их удивительный творческий союз. Настенное панно Уильяма Морриса предстает здесь в «птичьем» варианте 1787 года – самая популярная картина на ткани его фабрики. После смерти Морриса его трубки, чернильница и очки также перешли в распоряжение колледжа, хотя лишь немногие из этих вещей выставлены на всеобщее обозрение; это же, впрочем, относится и к рисункам и гобеленам Бёрн-Джонса, прерафаэлитским реликвиям «комнаты Морриса» и библиотеки.